Моя мачеха скончалась 1 августа 2012 года, а в октябре мой отец, которому незадолго до этого исполнилось 84 года, заявил, что хочет снова жениться.
«Может, не будешь принимать скоропалительных решений? — спросил я. — Тебе надо прийти в себя и все такое». «Черт возьми, Скотти, мне одиноко! Я хочу, чтобы под боком кто-то был!» — заявил он таким тоном, что я почему-то представил себе подушку. Я сказал: «Давай лучше тебе собаку заведем?» «Ты что! — сказал он. — Это такая ответственность!» Я понял, что привести в дом очередную жену ему кажется делом более легким, чем завести собаку. Мы договорились отложить этот вопрос до лучших времен.
Мой следующий визит пришелся на Рождество. Отец умудрился остаться холостяком, хотя, видит бог, он очень старался — его электронная почта была забита письмами с сайтов знакомств от искательниц старичков с деньгами. Я начал беспокоиться за него. Мы еще раз обсудили идею с собакой, и он, наконец, согласился. Как ни странно, оказалось, что он знает дорогу до ближайшего собачьего приюта.
Свернув с шоссе на проселочную дорогу, кое-где присыпанную гравием, мы подъехали к белому деревянному строению, вошли внутрь и сказали: «Можно нам взглянуть на собак?» «Этого добра у нас хватает. Они на заднем дворе», — сказала женщина за стойкой администратора и посмотрела на часы. Была половина пятого, в пять они закрывались.
Мы вышли во двор. Во Флориде тепло, поэтому собак можно держать в вольерах на улице круглый год. На полу первой клетки лежал тощий пес, помесь бассет-хаунда и бигля. Он внимательно посмотрел на нас человечьим взглядом, но не встал, а только вяло помахал хвостом. Он жил в приюте уже три месяца; по правилам два месяца назад его должны были усыпить, но у персонала рука не поднялась.
В следующих двадцати клетках сидели питбули, по десять с каждой стороны, молодые, мускулистые и энергичные. Прекрасные собаки, но явно не для 84-летнего старика, не слишком твердо стоящего на ногах. «Я уже выбрал», — сказал отец, немного запыхавшись. Мы вернулись к клетке с бассет-биглем. На ней висела табличка: Форд.
«Форд? Что за дурацкое имя?» — возмутился отец. Он еще раз прошел туда-сюда вдоль вольеров. Питбули выпендривались перед ним изо всех сил. Форд между тем лежал неподвижно, но глаз с нас не спускал. Когда мы подходили ближе, его хвост начинал помахивать чуть быстрее. Он был сдержан, как настоящий ветеран.
Мы вошли в контору и сказали женщине за стойкой, что берем его. Было без пятнадцати пять. Открылась боковая дверь, и оттуда вывели Форда на поводке. «По закону я обязана вас предупредить, что у него выявлен паразит дирофилярия», — сказала нам администратор. И еще небось целый букет всякой заразы, подумал я, глядя на впалые бока и выпирающие ребра. Лечение будет долгим, дорогим и опасным.
«Не факт, что собака вообще выживет»,- сказала администраторша и сделала паузу, глядя на нас поверх очков. Она ждала, что мы пойдем на попятную. Отец спросил, у кого пес жил раньше и как оказался в приюте. Его нашли на улице; он был тощий и грязный, но вел себя дружелюбно. В холку был вшит микрочип, по которому удалось разыскать прежних хозяев. Собаке было четыре года, и она была им не нужна. «Надо дать парню шанс», — сказал отец.
Когда мы привезли его домой, он немедленно выбежал на террасу и написал, а потом залез в кресло и уставился на меня. Всем своим видом он показывал, что чувствует себя как дома.
Пришлось вытереть лужу, нацепить на него поводок и вывести на улицу. Во время прогулки стало ясно, что собака никогда не ходила на поводке. Он не пытался вырваться, но был совершенно неуправляем, сновал туда и сюда зигзагами, как бабочка над цветущим лугом.
Я представил себе, как вокруг слабеющих ног отца обматывается поводок, как он обрушивается на мостовую, и решил еще пожить с ними. Надо было убедиться, что они привыкли друг к другу и что отец физически способен управляться с собакой.
На следующее утро ветеринар подтвердил диагноз «дирофиляриоз» и вдобавок нашел у пса глистов. На одной из передних лап обнаружился глубокий порез, а еще — серьезный недостаток веса.
Оказалось, что пища его не интересует, зато запахи просто завораживают. Когда мы первый раз оставили его дома одного, то по возвращении обнаружили, что собака разбросала содержимое кухонного ведра по всем комнатам.
Почему нельзя было просто пожрать из ведра или рядом с ведром? — подумал я. Зачем было разбрасывать все это по дому? Разглядывая следы его бурной и разрушительной деятельности, я попытался влезть в его шкуру. За всем этим был глубокий смысл. Мне стало ясно, как он подцепил всех этих паразитов, пока жил на улице.
Помойные баки, свалки и собачьи кучи — для него все это было так же прекрасно, как для нас морской закат. Запахи кружили ему голову, он просто лопался от восторга. Как он мог взять и спрятать такие сокровища? Ими надо было поделиться, разложить так, чтобы весь мир ими любовался!
