Греческая трагедия. Акт второй: героиня обретает всё
Афины встретили Марию солнцем. Нет, Нью-Йорк тоже не самый северный город, но в Афинах солнце было как будто везде. Может быть, дело в море, которое, словно огромное зеркало, отражало солнечный свет снизу, и в окнах, которые отражали его обратно… Болезнь, которая со временем разовьётся у Марии, обычно связывают именно с инсоляцией, потому что она развивается у жителей южных стран Европы, в качестве осложнения после некоторых болезней вроде гриппа. Мария не знала, что это невероятное, сверкающее со всех сторон солнце предаст её.
В консерватории мать заявила, что Марии уже шестнадцать. Поскольку греческий девочка едва знала, взялась переводить во время экзаменовки. Никакого чуда в голосе Марии комиссия не заметила, и девочка экзамены провалила. Но мать даже не думала сдаваться и тут же договорилась об уроках вокала и греческого языка. Начались дни каторжного труда, с утра и до вечера. Кто бы мог подумать, что уже через четыре года они дадут плоды, и зрители будут стоя рукоплескать толстой американской девочке в Афинской опере…
Прыщи, которыми стало постоянно обсыпать Марию, сначала сочли подростковыми. Связывала их мама и с привычкой девочки всякий стресс заедать сладостями и выпечкой. Боролись с прыщами обычными тогда аптечными и народными средствами, а перед выходом на сцену просто замазывали тональным кремом. Прыщи эти высыпали в самых неожиданных местах: на сгибе локтя, с задней стороны колена, между пальцев, но, что куда обиднее, на веках и в декольте.
После партии «Тоски» Мария стала знаменитой, ещё через несколько лет — взрослой, но прыщи проходить и не думали. Девушка привыкла бесконечно обрабатывать их и замазывать. Уже взрослой без толстого слоя макияжа Марию не видел никто. Но в те годы это никого не удивляло: макияж у женщины или отсутствовал, или наносился буквально как маска.
А опера, тем временем, покоряется, и публика охотно роняет цветы к ногам Марии. С изумлением передают из уст в уста: она поёт одновременно в двух операх, и Брунгильду, и Эльвиру — а ведь для этих арий надо два разных голоса! Но Мария могла и больше, и скоро о ней говорили: четыре голоса в одном горле.
Звукозапись тем временем развилась достаточно, чтобы записывать самые широкие диапазоны звука без серьёзных искажений, и уникальный голос греческой певицы могли теперь оценить на всех континентах. После того, как за четыре года Мария похудела, вдобавок к голосу стали охотно тиражировать её фотопортреты: она оказалась обладательницей одновременно классической и экзотической красоты: истинной греческой.
Чудесный голос, чудесная внешность и ореол всемирной славы — неудивительно, что мужчины стали падать перед Марией на колени, признаваясь, один за другим, в любви. Мария к признаниям относилась с прохладцей: где вы были, думала она, выслушивая дифирамбы своему божественному пению, когда газеты писали, что у меня слоновьи ноги? Пение ведь было то же самое.
Замуж она вышла за итальянского богача Джованни Менегини, который ей в отцы годился. Мария его не любила — но он подкупал умением заботиться, пылкой любовью… Многие уверены, что и своим богатством — но Мария и сама получала баснословные гонорары. Богатство жениха она рассматривала как достоинство, но не как возможность начать жить безбедно. Мария уже очень давно сама жила безбедно!
Джованни бросил руководство компанией — говорят, что под давлением родственников — и всего себя посвятил своей Марии. Он стал её администратором, продюсером, секретарём, её буквально всем. Марии не надо было больше ни о чём беспокоиться, только петь и отдыхать между выступлениями. Их брак казался безмятежным. Он оставался бы идеальным десятилетия… Если бы Марию, впервые в жизни, не угораздило влюбиться по‑настоящему.
