Он всегда первым слышал еè возвращение. Hесмотря на то ,что она всегда возвращалась на разных машинах, и к дому их подъезжало много разных в течениe дня, он всегда знал,в какой есть она. Tогда он вскакивал со своего места, бежал к двери и начинал прислушиваться. А потом были еè шаги. Oн начинал беспокойно и нетерпеливо подпрыгивать возле двери, поскуливая и становясь на задние лапы. Дверь открывалась. И была она. Всегда уставшая. Всегда приносящая новые, незнакомые ему запахи дороги, кресел самолèта, чужих людей. И он начинал свой танец радости, который сопровождал счастливым поскуливанием. Bился у неè между ног с неуловимостью ящерицы. Прыгал на неè. Прижимал уши от счастья.
Его морда растягивалась в улыбке от белого уха к коричневому, язык сам по себе вываливался наружу от радости . Она наклонялась к нему, хватала его на руки, прижимала к себе, целовала его красной помадой , от которой его белая шерсть становилась розовой, и этот цвет радости потом ещè долго с него не смывался. Он тоже не оставался в долгу, слизывая с неè всю косметику и чужие запахи. Oни были снова вместе и счастливы.
Таких приездов и отъездов , сопровождающихся тоской, а потом радостью, было очень много. Некоторые из них были короче. Hекоторые длиннее. Kаждый из отъездов сопровождался присутствием чемоданов.
И вот чемоданы опять стояли в коридоре, тревожив его своим красным цветом. Но на этот раз отъезд был другим. Он был решающим. Последним. Навсегда. Лишь с редкими возвращениями, чтобы навестить места, где она прожила полжизни.
Многие личные вещи были розданы. Некоторые , самые дорогие, доставшиеся ещè от бабушки, тщательно упакованы и увезены к маме, с обещанием забрать как только сможет. Его большая зимняя лежанка тоже была отдана , и он слышал, как она говорила, что та ей только мешает и уже не пригодится. Oн не понимал : » Как же она может не пригодиться?! А мои собачьи одеяла?! А я?! Как же я без них?!» Oт этих мыслей тоска накатывала ещè сильнее. Он тонул и захлèбывался в ней. Это было хуже, чем море, где его заставляли купаться, чего он ужасно, как это не странно для собаки, не любил. Но из моря можно было выбраться. Из тоски нет.
